— Кто еще знает о фотографиях глиняной дощечки? Я имею в виду в музее.

— Я поняла, к чему ты клонишь, — задумчиво протянула Анджела. — Никто больше не в курсе.

— Значит, подозреваемый номер один — Бэверсток. А отсюда следует, что он может быть даже причастен и к налету на твою квартиру. Что более существенно — это также означает: все, что он сообщил тебе о дощечке, может быть неправдой от начала до конца. Кстати, что он о ней рассказал?

Анджела пожала плечами:

— Он предполагает, что, скорее всего, эта дощечка использовалась для обучения. Что-то вроде наглядного пособия. И он был твердо убежден, что никакой ценности она не представляет.

Бронсон с сомнением покачал головой:

— Но она должна иметь какую-то ценность, потому что я по-прежнему считаю: О'Конноров наверняка убили именно из-за нее.

— Но ведь Маргарет О'Коннор сфотографировала какую-то стычку на суке. Может быть, убийцы просто хотели заставить ее замолчать, а фотоаппарат украли, чтобы уничтожить доказательства?

— И такое тоже возможно, — признал Бронсон. — Это объяснило бы отсутствие на месте аварии фотоаппарата и карты памяти. Но все же — если только Маргарет О'Коннор не выбросила дощечку перед отъездом из Рабата, значит, кто-то забрал и ее тоже.

— А ты не думаешь, что она просто от нее избавилась?

— Нет. По словам Кирсти, ее мать хотела вернуться следующим утром на сук и вернуть дощечку тому человеку, марокканцу, который ее обронил. А если бы отыскать его не удалось, Маргарет О'Коннор собиралась взять дощечку домой в качестве сувенира на память об отпуске. Вечером накануне отъезда из Рабата она сообщила все это Кирсти по имейлу. Но к тому времени марокканец уже лежал за пределами медины мертвый, с колотой раной в груди. Об этом говорилось в последнем письме Маргарет О'Коннор (оно было отправлено следующим утром); она своими глазами видела мертвеца. Талабани подтвердил: это был один из тех людей, которых мать Кирсти сфотографировала на рынке.

— Но Маргарет не сообщила дочери, что собирается делать с дощечкой?

— Нет. Последнее письмо было совсем коротеньким: буквально пара строчек. Вероятно, она отправила его, пока Ральф О'Коннор расплачивался за отель, а может, забирал машину. — Бронсон помолчал, а потом наклонился к Анджеле. — А теперь о дощечке. Что тебе удалось разузнать о ней?

— Как я уже говорила тебе по телефону, — ответила она, — это просто кусок глины, практически ничего не стоящий. Надпись сделана на арамейском, но Бэверсток сказал, что смог перевести только одну строчку. Знаешь, думаю, по крайней мере в этом он не солгал. Ему известно, что я немного читаю по-арамейски. Если бы он попытался ввести меня в заблуждение, я бы легко это определила, просто сравнив его перевод с оригиналом.

— И ты сравнила?

— Да. Я попыталась прочесть пару строчек с фотографии и обнаружила те же самые слова.

— Ну хорошо, — нехотя произнес Бронсон, — предположим на мгновение, что он был с тобой искренен. Что именно он сказал?

— Слова в той строчке можно разобрать без труда, но они лишены всякого смысла. Я специально для тебя записала перевод строчки плюс еще пары слов.

— В этой дощечке есть что-нибудь особенное? Я имею в виду, что-то такое, из-за чего ее стоило бы похитить, не говоря уже о том, чтобы пойти на убийство.

— Ничего такого. Бэверсток обнаружил часть слова, которое может иметь отношение к общине ессеев в Кумране. Но и это не неопровержимый факт.

— Кумран? Это ведь там, где обнаружили Свитки Мертвого моря?

— Верно. Но, возможно, это и не имеет никакого значения. Насколько удалось понять Бэверстоку, сама дощечка не из Кумрана; в ней просто упоминается это место. Что еще интересно — одно из слов, которые он смог перевести, означает «локоть».

— И при чем тут локоть? — спросил Бронсон.

— Была в свое время такая мера длины, равная расстоянию от кисти до локтя. Руки у всех разные, соответственно, существовало и много различных локтей. Известна по меньшей мере дюжина: от римского, который имел размер порядка семнадцати дюймов, до самого большого, локтя Хашими, или арабского, — он был почти двадцать шесть дюймов в длину. Тот факт, что в надписи упоминается локоть, может указывать на зашифрованное послание; возможно, в нем содержатся сведения о местонахождении некоего клада. Может быть, поэтому дощечка так важна?

— Давай-ка посмотрим, — сказал Бронсон. — Если Бэверстоку можно доверять, надпись на дощечке является своего рода шифром. Другие предположения не имеют смысла.

— Согласна. Вот здесь у меня, — Анджела открыла сумочку и стала в ней рыться, — перевод арамейского текста.

Бронсон взял лист бумаги формата А4 и быстро пробежал глазами список из полудюжины слов.

— Теперь понятно, что ты имеешь в виду, — пробормотал он, более вдумчиво вглядываясь в текст. — А что Бэверсток? Он не думает, что это зашифрованное послание?

— Нет, но он все же специалист по древним языкам, а не по древним кодам. Это не входит в его компетенцию, зато я в этих вещах кое-что смыслю. Нам повезло, что мы имеем дело с артефактом, чей возраст порядка двух тысяч лет. А повезло — потому что хоть нам известно крайне мало примеров кодов и шифров, относящихся к тому времени, те, о которых мы все же знаем, очень и очень просты. Из них, пожалуй, наиболее известен шифр Цезаря. Считается, что его использовал в первом веке нашей эры Юлий Цезарь для переписки со своими генералами. Это действительно очень простой моноалфавитный шифр, основанный на методе подстановки.

Бронсон тяжело вздохнул. Он знал, что Анджела во внеурочное время проводила ряд исследований в области криптологии.

— Не забывай, что я всего лишь обычный коп. Это ты у нас с мозгами.

Анджела не выдержала и рассмеялась.

— Вот интересно: почему я тебе не особо верю? — Потом продолжила уже серьезным тоном: — Шифр Цезаря чрезвычайно прост в применении. Ты записываешь открытый текст, потом выбираешь, на сколько букв сделать сдвиг, осуществляешь подстановку и записываешь зашифрованное таким образом послание.

Поскольку Бронсон, казалось, так ничего и не понял, Анджела отодвинула тарелку в сторону и достала из сумочки лист бумаги и шариковую ручку.

— Я покажу тебе на примере. Предположим, ты хочешь зашифровать послание «начать атаку», — она написала эти слова большими буквами, — и хочешь сдвинуть текст на три буквы влево. Записываем алфавит, а потом пишем его еще раз, ниже, но на этот раз смещаем каждую букву на три позиции влево, так называемый сдвиг влево на три. Следовательно, буква А окажется над буквой Г, Б — над Д и так далее. В нашем случае послание, гласящее «начать атаку», будет выглядеть так: «ргъгхя гхгнц». Легко можно увидеть слабое место этого шифра: когда та или иная буква появляется в первоначальном тексте, та же буква, но уже со сдвигом, будет и в зашифрованном. В нашем примере всего два слова, однако буквы А и Т повторяются, и тот, кто попытается расшифровать послание, может разгадать тайну шифра, применяя так называемый криптоанализ на основе частоты появления букв.

Анджела с надеждой посмотрела на Бронсона, но тот только покачал головой.

— Извини, но придется тебе объяснить мне и это.

— Хорошо, — согласилась Анджела. — Криптоанализ на основе частоты появления букв является простейшим способом разгадывания шифров. Наиболее часто в английском языке встречаются следующие буквы, в порядке убывания: Е, Т, А, О, I, N, S, Н, R, D, L и U. Я запоминаю их как два слова: ETAOIN SHRDLU. Полагаю, Крис, ты знаешь самый известный пример использования шифра Цезаря?

— Знаю? — ошарашенно переспросил Бронсон и покачал головой. — Подскажи уж.

— 2001, — пояснила Анджела и откинулась на стуле. — «2001. Космическая одиссея». Научно-фантастический фильм, — прибавила она.

Бронсон наморщил лоб, но тут же вскинул голову.

— Понял! Создатели фильма не хотели использовать для расположенного на космическом корабле компьютера аббревиатуру «IВМ» и потому назвали его «HAL». И если я правильно тебя понял, это как раз и есть пример использования шифра Цезаря со сдвигом вправо на одну букву.